Измененные состояния сознания. Проблематика исследования

В последние 50 лет появляется все больше ученых, которые отказываются трактовать отход от «нормальной» рациональности, как нечто патологическое, как некую разновидность душевного расстройства. Все чаще акцентируется представление о том, что человеку могут быть свойственны более возвышенные или более глубокие состояния сознания, чем обычное для него «нормальное» бодрствование, которое, впрочем, также оказалось далеко не столь простым, каким оно воспринималось до этих пор. Кроме того, такой благожелательный разворот к проблематике сочетался с переоценкой восточного психо-духовного опыта (и, шире – мистического, общечеловеческого опыта), тесно связанной с попыткой сравнительного анализа восточных и западных традиций.

История всевозможных измененных состояний сознания (далее -ИСС) демонстрирует нам, что они куда чаще проявлялись и, более того, составляли нормальный фон жизни всех первобытных народов, которые не нуждались ни в разработке формальных логических процедур, ни тем более в высочайших критериях академической деятельности. Таким образом, это снова возвращает нас к тому, что ИСС суть такие состояния, которые каким-то образом коррелируют с «нормальным» полурациональным состоянием обычного человека и в любой момент могут вторгнуться в его полуавтоматическое существование и изменить его в направлении, не известном заранее.

Если по умолчанию предполагается, что только обычное состояние сознания (далее — ОСС) – достаточно размытое, как мы видели, состояние – является «здоровым», то с этой верхней позиции все остальные состояния сознания видятся, как наделенные лишь разной степенью болезненности и вредности для организма. Исследователь, подходящий к предмету с подобной установкой, будет, в сущности, искать отклонения от нормы, даже там, где они отсутствуют. Между тем практика исследований показывает, что далеко не все ИСС относятся к домену психопатологии, а те ИСС, которые содержат некие болезненные симптомы, не всегда служат показателем расстройства психики; возможно, что через них в человеке прорастает нечто новое, а новое при своем появлении порой сопровождается болью – наподобие того, как режутся зубы.

Отсюда следует еще одна проблема, а именно проблема разграничения самих ИСС. Термин «ИСС» не слишком помогает в этом, потому что он по своему типу есть «концепт-контейнер», куда в одну кучу свалены совершенно разные проявления психической активности, которые не попадают под конвенцию ОСС. На одной площадке встречаются обычные хаотические сновидения и сновидения осознанные, мистический экстаз и шизофреническая патология, наркотический кайф и глубочайшее йогическое сосредоточение, самозабвение дзэнского мастера стрельбы из лука и эстетический «улет» посетителя художественных салонов. Термин «ИСС» оказывается, в сущности, постмодернистским. … Все это считается ИСС – на том основании, что в них во всех снимаются рациональные фильтры; с этим не поспоришь. Однако помогает ли нам в понимании единства этих явлений формальный, апофатический признак – отсутствие рациональных схем? (Добавим – привычных рациональных, потому что в ряде ИСС действует своя собственная рациональность, своя логика, свой язык). По существу, в рамках ИСС смешиваются как минимум три различных блока:

1) знакомые каждому здоровому человеку состояния вроде сновидений или сильных эмоций – яростных вспышек гнева, экзальтированной радости и т. д.;

2) действительно патологические состояния вроде острого психоза, шизофрении и т. д., и

3) неординарные состояния «выхода» в некие тонкие сферы, иную, более возвышенную реальность – то, что ближе всего к так называемому мистическому опыту. Очень похоже на то, что эти три различных группы должны исследоваться разными способами и не редуцироваться друг к другу.

Огромной проблемой по-прежнему остается осмысление самой природы ИСС. Исследователи предлагают самые разные подходы. Наиболее фундированным (в связи с наибольшей востребованностью и спецификой науки в целом) все еще является подход, который базируется на представлении о том, что сознание – это тонкая разновидность материи, которая отдельно, вне материального мира, не существует. Т. е. ИСС, по сути, представляют собой различные виды волновых колебаний в коре головного мозга (альфа-, гамма-, дельта- и т. д.). В этой парадигме изучение ИСС оказывается в принципе несложным и измеримым занятием: достаточно подключить датчики, составить энцефалограммы, кардиограммы, измерить биохимический состав крови, проверить печень, эндокринную систему и т. д., после чего сделать вывод о характере того или иного ИСС.

Но при всей доказательной базе такого подхода и очевидной корреляции между сознанием и внутренними телесными процессами он не является объясняющей панацеей. Пока наука (естественная) изящно обходит это затруднение, игнорируя его в принципе или превращая его в нечто бессодержательное и несущественное. Но даже если оставить в стороне этот вызов, следует иметь в виду, что с помощью приборов и датчиков мы вряд ли сможем понять специфику сознания, как субъективной данности, как самосознания, а не объективной, внешней сущности. Измерения мозговой активности имеют дело только с материальными эпифеноменами, и еще далеко не решен вопрос, в какой мере это соотносится с процессами, протекающими именно в сознании, а не в мозге или иных органах тела. Содержание мистического восторга вряд ли объяснишь уровнем сахара в крови… Интуитивно мы понимаем, что ИСС – это не просто скачок напряжения в сети головного мозга, что это не провал рациональности в черную дыру, а нечто гораздо более глубокое и автономное, возможно, то, что связано с основной, универсальной функцией и задачей человеческого существа – познанием. Если принимать во внимание значение познания, то тогда ИСС предстанут, как индикаторы различных и своеобразных форм познания тех или иных смыслов, адаптивности к усвоению этих смыслов и готовность к трансформации прежних когнитивных схем. В этом случае, например, различные психотические ИСС свидетельствуют о том, что когнитивная система не справилась с перегрузками при познании, что не были соблюдены какие-то меры предосторожности и произошел ее сбой. В то же время те ИСС, благодаря которым человек чувствует, что он получил полезный и очень существенный для себя опыт, обогащают его жизнь, привносят в нее новые важные ценности, корректируют или удаляют устаревшие модели его поведения.

Понятийный аппарат, предназначенный для выражения рационального взгляда, пасует перед субъективными переживаниями в ИСС. Научное мышление тяготеет к абстрактности, объективности и повторяемости явлений, на основании чего выводятся соответствующие закономерности, однако в ИСС очень высока степень субъективности переживаний, их уникальности, неповторимости. Перевод этих переживаний на общезначимый язык науки обедняет их, стирает их специфику. Безусловно, можно экспериментировать с индукторами, вводящими в ИСС, давать, например, испытуемому таблетку ЛСД или устраивать для него сенсорную депривацию, и повторять все это снова и снова: эффект от индукции не замедлит наступить, однако качество переживаний, их самобытность будет каждый раз иной у одного и того же человека, не говоря уже о разных людях, которых вводят (индуцируют) одинаковым способом: да, все они оказываются в ИСС, однако эти состояния не совпадают друг с другом. К тому же их нельзя изучить вживую: мы не можем проникнуть в сознание человека, когда оно пребывает в измененном состоянии, и посмотреть на него как бы «изнутри». Кроме того, ИСС – достаточно тонкая «материя», проявление или непроявление которой зависит от множества факторов. Хорошо известны сложности при исследовании способностей экстрасенсов: далеко не каждый раз удается выполнить «на заказ» вызов соответствующих способностей и переживаний, которые ведут себя «капризно» и не слушаются команд инструкторов; поистине, ИСС не любят слишком пристального внимания к самим себе.

Проблема, связанная с языком, состоит также и в том, что описание производится post factum, уже после того как человек побывал в ИСС и вышел из него. Вербальное мышление плохо соответствует ИСС и либо прекращает свою работу полностью, либо значительно искажается в этих некомфортабельных для него условиях. Пользоваться общепонятной речью, пребывая в глубоких состояниях сознания – удел весьма немногих людей. Большинство же тех, кто воспринимает свою собственную речь непосредственно во время ИСС, ощущает сбой вербального механизма. Выйдя же из ИСС, человек снова пользуется инструментом, который не слишком эффективен для описания ИСС – впрочем, другого у него нет. Поэтому методика, построенная на записи очевидцев, тем более тех, адекватность которых мы не всегда можем распознать, порой напоминает дом, построенный на песке.

Наконец, философски проблематичен и сам субъект, который претерпевает ИСС. Совпадает ли субъект, находящийся в ОСС, с самим собой в ИСС? Или это все-таки иной субъект? Ведь для субъекта большое значение имеет состояние внутренней согласованности всех его психических процессов, которая дает ему основание считать все это своим «я». Но как быть с ситуациями в ИСС, когда человек переживает настолько чуждые для себя вещи, что даже не понимает, как это могло случиться с ним? Когда его привычное «я» рассыпается из-за несогласованности и дезадаптации к новой действительности? В такие моменты он полагает, что «это не я», что «со мной этого не может произойти». Очевидно, что субъект меняется, но при этом не понятно, где пролегает та граница, за пределами которой он уже оказывается настолько чужим для самого себя, что уже не в состоянии ассоциировать возникающие переживания с теми, к которым он привык в ОСС, не может описать их в характерной для себя манере.

С. В. Пахомов. ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЙ ИЗМЕНЕННЫХ СОСТОЯНИЙ СОЗНАНИЯ